Отзыв о книге «Голова профессора Доуэля»
- 01.12.2019
- Публикация от: Анна Лебединец
- 595
- Категория: Журналистика Литература
Автор отзыва: Анна Шведова
В качественной фантастике образы яркие, доходчивые, демонстрирующие разные аспекты внутренней жизни человека. Жизни, в которую не заглянешь с микроскопом и не залезешь с линейкой, но в которую вполне может нырнуть человек-амфибия. «Голова профессора Доуэля» – это произведение про внутреннюю свободу, про ментальные миры людей и про размытость понятия «я». Бродить по этим вопросам все равно что по весенней топи в лесу. Легко провалиться. Любой прямой и точный ответ будет чудовищным и бессмысленным упрощением, так же, как спросить: «Где конкретно начинается гора и заканчивается равнина?». На такие вопросы проще отвечать фантастическими мирами, за которыми часто скрываются интересные предыстории. Интригующе, с учетом сюжета, звучат слова А. Р. Беляева, что произведение частично «автобиографическое»: «Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни «головы без тела», которого я совершенно не чувствовал – полная анестезия…» («Советский писатель», 1938).
Это состояние писателя легло в основу сюжета. Его доктор Керн одновременно «спасает» и «захватывает» умирающего профессора Доуэля. Он отрезает ему голову, после чего она продолжает жить и даже работать. Последнее было Керну особенно на руку, так как он не чувствовал в себе силы продолжать исследования в одиночку. Он решил спрятать голову Доуэля и паразитировать на его открытиях. Профессор переносил это стоически, так как был ученым в полном смысле слова и не сильно беспокоился о людской славе и всяких мелочах вида «как жить дальше».
Можно сказать, что «отрезание головы от тела» — это некий прыжок в чистый ментальный мир, практически лишенный физической деятельности. Поскольку наука любит эксперименты, Керн на одной голове Доуэля не остановился. В результате, их стало три: Доуэль, Брике и Том. Они вели себя совершенно по-разному. Профессор Доуэль, который и так жил преимущественно ментально даже в счастливые времена обладания телом, сильно не переживал. Он по-прежнему мог вести свои научные исследования, остальные горести и развлечения его сильно не задевали. А вот с Томом и Брике было совсем иначе, так как они не были предрасположены к дистиллировано умственному существованию.
Беляев, мне кажется, сатирично представил здесь поведение людей, которым головы никто не отрезал. Брике стала истеричной и вредной, все время требовала новую косметику и даже платья, которые она не могла носить принципиально. Ей все время было то одно, то другое не так; она дергала всех окружающих, чтобы они поспособствовали ее внутреннему комфорту. Но чужими руками этого не достичь, поэтому никакой положительной динамики не последовало.
Том демонстрировал другую по форме, но такую же по сути, линию поведения. Подобный суеты не обнаруживалось, но была другая напасть. Он свалился в полную инертность, депрессивность, безысходность. В принципе, он даже не пробовал начать жить интеллектуально, искать новые смыслы, как это спокойно делал Доуэль. Для него с физической несостоятельностью закончилось и все остальное. Он либо пассивно ждал, что ему все-таки дадут новое тело, как новый шанс прожить все то же самое по кругу, либо так же пассивно ждал смерти. В такое положение попадают, когда жизнь становится менее насыщенной внешней суетой, и человек, к ужасу своему, оказывается наедине с собой. Без суеты люди, не привыкшие к углублению в себя, очень быстро начинают деградировать, страдать и всеми силами приобщать к своему страданию окружающих. Только те, кто, как Доуэль, способны жить размышлением, не видят никаких проблем ни в тихой жизни, ни во внезапно появившихся ограничениях. Человек интеллектуального труда привыкает держать себя в определенных рамках сам. Поэтому никакие внешние рамки не имеют для него значения. А для того, кто внутренне растекается, как вода по столу, любые внешние ограничения – это практически реально ощутимая боль.
Следующий сюжетный поворот интересен, можно сказать, с педагогической точки зрения. Непутевая голова Брике оказывается пришита к телу чистой дивной девушки Анжелики Гай. Думаю, конечно, что для нейрофизиологов это все очень сомнительно, но мне нравится сама идея. Голова Брике оказалась в теле, которое было воспитано и дисциплинировано определенным образом, занималось спортом, вело вменяемый образ жизни. При попадании «головы», как некого «мыслительного потока», в новые обстоятельства, произошли довольно серьезные изменения личности. Такие, что влюбленный в Анжелику живописец Арман Ларе начинает привязываться к Брике, прекрасно зная всю историю с пересадкой головы. Интересны его коллизии с самим собой, как и внутренние коллизии Брике. «Я или не я? Это она или я?». Где заканчивается равнина и начинается гора? Жил-был человек, вроде как праздный и беззастенчивый. Откуда ни возьмись, то ли гений, то ли злодей, а то и все сразу, взял-смешал, перевернул обстоятельства с ног на голову. Грубо говоря, взял это чучело и причесал. Произошло преобразование. Как на ухоженной, политой и избавленной от сорняков клумбе, начал расти цветок. И не мог не расти?..
Эти философские размышления прерывают невероятные приключения Артура и Лоран в психиатрической больнице. Первая туда, конечно, попала Лоран, когда замучила доктора Керна своей дотошностью и справедливостью. Сын профессора, Артур, пошел спасать девушку. В этом заведении вырисовывается еще один не самый позитивный мастер своего дела – доктор Равино. Показывается, как он начинает скручивать психику Лоран в бараний рог. Он пробует менять ее убеждения с помощью весьма тонкой аргументации вкупе с сильным эмоциональным давлением. В результате неоднократно оказывается, что Лоран не может дать отпор. Чувствуется шаткость уровня убеждений как такового.
Если убеждения не опираются на что-то еще, то, при желании, в любой логической крепости можно найти брешь. Когда наступает примерно эта фаза, в больницу проникает Артур Доуэль. Попытка побега закончилась тем, что Лоран освободили, но Артур не смог бежать. Он остался у Равино. В этот момент начинается самая серьезная психологическая схватка. Ни обстоятельства, ни убеждения, ни манипуляции не могут поколебать его решимость. Как бы ни ковырял Равино внешние уровни идентификации Артура, до внутреннего ядра ему не удалось добраться. Сначала он решил, что случай тяжелый. Потом понял, что и вовсе безнадежный. Единственное, что оставалось – это убить Артура, но этого сделать доктору не дали. Короткая сюжетная вспышка изумительно напоминает «Смирительную рубашку» Лондона, как по форме, так и по сути. Ситуация пронзает текст через самое начало, создавая замкнутый контур идей сына и отца, их общей линии поведения. Человека, который контролирует себя сам, уже нельзя контролировать.